09:02 Хрущев как вызов вертикали власти | |
 Хрущев как вызов вертикали власти40 лет назад страна простилась с Никитой Сергеевичем. И до сих пор не может его простить. В тот сентябрьский день 1971 года, когда Хрущева повезли в больницу, откуда он уже не вернется, по дороге Никита Сергеевич увидел посевы кукурузы и стал огорченно говорить, что не так посеяли, урожай мог быть больше. Жена, Нина Петровна, и лечащий врач просили его не волноваться. Он, как бы оправдываясь, сказал: — Характер такой! Оставшийся в памяти необузданным бузотером, нелепо выглядевший, Никита Сергеевич недооценен отечественной историей. Он был человеком фантастической энергии, огромных и нереализованных возможностей. Невероятный хитрец, но при этом живой и открытый. Он был наделен взрывным темпераментом, склонностью к новым идеям и готовностью, ни с кем и ни с чем не считаясь, немедленно воплощать их в жизнь. Пребывание на высоком посту не сделало его равнодушным. В ходу приписанная британскому премьер-министру Уинстону Черчиллю фраза о Сталине: «Он принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой». Черчилль, правда, никогда этого не говорил. Владеющий английским языком может проштудировать его сочинения и сам в этом убедиться. Да и комплимент, если задуматься, весьма сомнительный. Принял страну с сохой, с сохой же, выходит, и оставил... В реальности Сталин «принял страну» в период расцвета НЭПа, когда она не только сама себя кормила, но и экспортировала хлеб. А вот Хрущев принял у Сталина страну полуголодной. В 1953-м собрали только 30 миллионов тонн зерна. По потреблению продуктов на душу населения страна осталась на дореволюционном уровне. Хозяйка Москвы Екатерина Фурцева после смерти Сталина говорила на пленуме ЦК: — Возьмите Москву, которая всегда находилась в более благоприятных условиях. Даже в Москве до последнего времени хлеб продавали в одни руки не более килограмма... с примесью около сорока процентов картофеля и прочего. Сталин разорил деревню: крестьян обложили непосильными налогами, они бежали из деревни, уже выращенный урожай пропадал. Первый секретарь Смоленского обкома Павел Доронин на пленуме ЦК вспоминал, как они с Ворошиловым после смерти вождя ездили по области. Потрясенный увиденным, Ворошилов сказал, что тут хоть Карла Маркса посади, и он ничего не сделает, колхозы доведены до ручки... — Положение в сельском хозяйстве на Смоленщине страшное, — рассказывал Доронин. — Я могу пленуму назвать такие цифры: с 1951 года из области ушло сто тысяч колхозников. Причем как уходили? Сегодня в колхозе пять бригад, завтра четыре. Ночью бригада секретно собиралась и уезжала, заколотив все дома... Статистика неопровержимо доказывает: десять лет, когда страной управлял Хрущев, были лучшими в советской истории. Вторая половина пятидесятых — время феноменальных достижений советской экономики. А дальше началось затухание. И вот главный показатель успешности развития страны при Хрущеве. В начале ХХ века ожидаемая продолжительность жизни в России была на пятнадцать лет меньше, чем в Соединенных Штатах. В конце пятидесятых, при Хрущеве, произошел столь быстрый подъем продолжительности жизни, что разрыв с Соединенными Штатами был почти полностью ликвидирован! А после Хрущева, при Брежневе, началось снижение продолжительности жизни у мужчин, и разрыв стал быстро нарастать... Хрущев был, пожалуй, единственным человеком в послевоенном советском руководстве, кто сохранил толику юношеского идеализма и веры в лучшее будущее. Для него идея строительства коммунизма, уже вызывавшая в ту пору насмешки, не была циничной абстракцией. Тем он и отличался от товарищей по партийному руководству, которые ни во что не верили. Он хотел вытащить страну из беды, но уповал на какие-то утопические идеи, надеялся решить проблемы одним махом. Отсутствие образования часто толкало Никиту Сергеевича к неразумным и бессмысленным новациям, над которыми потешалась вся страна. Он подпадал под обаяние таких мистификаторов, как Трофим Лысенко, обещавших немедленное решение всех проблем в сельском хозяйстве, и следовал их советам. С годами Хрущева все чаще тянуло на воспоминания. В его устах свойственная немолодым людям ностальгия по ушедшей юности приобретала политический характер: — Я помню детство, мы буквально на картошке выезжали. Почему же сейчас картошки нет? Я беседовал с рабочими. Они говорят: лука нет, цингой болеем. Ну как это может быть, чтобы лука не было? Я же помню, в Донбассе у болгарина мать или жена покупают картошку, так он сельдерея пучок бесплатно дает, потому что это мелочь... Так что мы будем теперь приучать людей, что коммунизм есть, и вы кушайте суп без сельдерея, без петрушки, без укропа?! Социализм есть, а укропа нет, картошки нет и прочего нет... Он, наверное, и сам не замечал, что из его слов неоспоримо следовало: раньше было лучше, в царские времена жилось легче, чем при социализме. Он пребывал в растерянности, не понимал, почему в Советском Союзе нет того, что в изобилии в других странах. Пытался сделать так, чтобы жизнь в стране стала хорошей, чтобы она нравилась людям. Приказал, чтобы в столовых хлеб давали бесплатно. Но ничего не получалось. Он перепробовал все варианты, и выяснилось, что система реформированию не подлежит. Репутация Хрущева была подорвана денежной реформой, повышением цен. Он утратил свой ореол «народного заступника» от бюрократов и чиновников. А свергли его потому, что страха он не внушал — сам избавил от него страну. Часто говорят: члены Политбюро столь же виновны в массовых репрессиях, как и Сталин; мол, у Хрущева руки по локоть в крови, а он все свалил на вождя... Но ведь, как только умер Сталин, массовые репрессии прекратились! Сразу! В тот же день! Да, и после 1953 года преследовали инакомыслящих, были политзаключенные. Но массовый террор остался в прошлом. Это неопровержимо доказывает, что его вдохновителем и организатором убийств был Сталин. Другие члены Политбюро к нему присоединялись. Одни, как Молотов, потому что полностью одобряли его идеи и методы. Остальные, как Хрущев, вынужденно, поскольку соучастие в преступлениях было обязанностью руководства. Но, как только представилась возможность прекратить убийства, Никита Сергеевич это сделал. Но хрущевская десталинизация была частичной, двойственной, противоречивой. Смысл хрущевского доклада сводился к тому, что вся вина за преступления ложится на Сталина и нескольких его подручных. А остальные ни о чем не подозревали. «Невозможно было сразу представить себе, что Сталин — убийца и изверг, — вспоминал Хрущев. — Мы создали, грубо говоря, версию о роли Берии: дескать, Берия полностью отвечает за злоупотребления, которые совершались при Сталине. Мы находились в плену этой версии, нами же созданной: не Бог виноват, а угодники, которые плохо докладывали Богу. Здесь не было логики, потому что Берия пришел уже после того, как главная мясорубка сделала свое дело, то есть Сталин все сделал руками Ягоды и Ежова. Не Берия создал Сталина, а Сталин создал Берию». Довольно быстро партийные секретари сообразили, что, разрешив критиковать Сталина и преступления его эпохи, они открывают возможность обсуждать и критиковать и нынешнюю власть, и саму систему. Теперь уже в разоблачении сталинских преступлений видели одни неприятности. Главное было не допустить и мысли о том, что массовые репрессии стали порождением системы. Ведь в таком случае следовало бы ставить вопрос о ее демонтаже. Преодолеть сталинизм не получилось, потому что он прорастал из самой советской системы. Чтобы избавиться от сталинизма, следовало изменить политическое устройство страны. Об этом Хрущев и подумать не мог. Отправив Никиту Сергеевича в отставку, брежневское Политбюро сформулировало идеологическую платформу, на которой сложилось мировоззрение целых поколений: ошибочно то, что делал Хрущев, а не Сталин. При Сталине хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о хорошем в истории страны, о победах и достижениях. Немалая часть российского общества сейчас обижена на историю — она шла не так, как хотелось. Многие с менталитетом обиженного подростка воспринимают напоминания о трагедиях и преступлениях как личный выпад, как попытку «украсть у них победу», лишить их роли триумфаторов, мирового лидерства. То, что произошло после знаменитого секретного доклада Хрущева о сталинских преступлениях на ХХ съезде, продемонстрировало слабость системы, которая держится только на вертикали власти. Вот этого и по сей день не могут простить Хрущеву. Вот почему и сейчас бранят, называя разрушителем государства. Ведь стоит вытащить из этой вертикали хотя бы один элемент — безоговорочное подчинение власти, избавить страну от страха, дать людям свободу слова, и система начинает рушиться. Поэтому власти всегда так важно, чтобы ее боялись, чтобы не звучали критические голоса, чтобы не было сомнений и дискуссий. От подданных власть желает слышать только долгие и бурные аплодисменты, переходящие в овацию. И в этом плане ничего у нас не меняется. Леонид Млечин | |
| Категория: Разное | Просмотров: 1166 | | |
| Всего комментариев: 0 | |